А.В.Карташев.
Глава: Пределы Никейского богословствования.
Никейское богословствование требовало не только времени для его постижения и усвоения широкими кругами общецерковного сознания,
но оно имело и свои пределы и само нуждалось в уточнении.
70 лет длилась не только оппозиция Никее, но и оформление, чеканка догматического достижения Никеи.
Как показал вскоре Сердикский собор 342-343 гг., сонная в этой сфере мысль Запада не могла помочь Востоку в его догматических исканиях,
a только затянула процесс на некоторый срок.
Позволим здесь же, ранее обстоятельного изложения этих восточных богословских “исканий,” некоторое общее указание,
как постепенно прояснялось и оформлялось никейское догматическое сознание.
Очень характерно, что первые ведущие ряды никейских и посленикейских отцов еще не разбирались в точном значении терминов “усиа” и “ипостасис.”
Прежде всего сам Великий Афанасий до конца своих дней так и не заинтересовался их точным различением.
Уже к концу своей жизни, как это выявилось на примирительном Александрийском соборе 362 г., св. Афанасий признал,
по выслушании прений двух сторон, что догматическая мысль их одна и та же, хотя одни (александрийцы) привыкли утверждать “одну ипостась,”
a другие (антиохийцы) “три ипостаси.”
Признали также, что Никейский собор не разработал этого вопроса, т.е. не связал богословских исканий.
Наступал момент победы младшего никейского поколения.
Β его сознании восторжествовала не римо-александрийская, a антиохийская формулировка: “одна сущность (усиа) в трех ипостасях.”
Это и закреплено в тексте общепринятого затем символа, прослывшего Никео-Цареградским.
Β этот символ вошло Никейское вероопределение с исправлениями. Тут опущено “из сущности (эк ти усиас) Отца.”
Опущено потому, что сущность (усиа) Отца не есть свойство и принадлежность Одного Отца.
Она равно принадлежит также Сыну и Духу. Она y Отца Одна и та же, что и y Сына и Духа.
Никейское выражение “рожденного из сущности Отца” логически открывало бы дорогу и к такому выводу,
что Сын рожден как из сущности Отца, так и из Своей собственной сущности, a значит, и из сущности Духа Святого.
Так мысль попадала бы в абсурд савеллианства, как слияние Лиц Св. Троицы.
Гранью, предохраняющей от этого слияния, является четкое различие и разделение Лиц по ипостасям.
Ипостаси максимально разделены для нашего человеческого различения и узрения.
Одна, “безначальная,”- Отец, другая - “рожденная” от Отца, третья - “исшедшая” от Отца.
Так сохраняется библейское и евангельское, если так можно выразиться, старейшинство Отца (“Отец Мой болий Мене есть”),
a вместе с тем и существенное богоравенство, т.е. божественное равенство Отца, Сына и Духа по единству их общей сущности.
Латинские отцы понимали рождение Сына как actus substantiae ex substantiae, a потому и сделали впоследствии вывод,
что исхождение Духа Святого надо мыслить ex utroque, т.е. от Обоих - и от Отца, и от Сына.
Но ведь это срыв в савеллианскую бездну, в стирание разделяющих отличительных граней между Лицами.
На субстанциальном уровне и в субстанциальном измерении Сын должен мыслиться рождающимся не только от Отца, но и от Духа (Spiritique).
Следует надежно отгораживаться от этой бездны савеллианства перенесением основания троичных различий
из бездонной бездны substantiae на твердую почву ипостаси.
До термина, равного “усии” - “essentia,” латиняне додумались только позднее, во времена схоластики.
B нашей опоре на термин “ипостась” секрет превосходства восточной триадологии над западной.
При опоре на этот же термин “ипостаси” удалась и конечная победа никейскому знамени - “омоусиос.”
Оно сделалось убийственным подрывом всем ухищренным доктриальным попыткам и ариан, и полуариан,
и просто запуганных восточных консерваторов -
как-нибудь избежать решительного утверждения полного богоравенства всех трех Лиц Св. Троицы.
Боязливые восточные консерваторы думали, что надо главным образом освободиться от корня “усиа” - сущность,
что в нем савеллианская отрава, что достаточно выражений “омиос ката панта” (“подобный по всему”), подобный,
следовательно, и по сущности (омиос кат усиан), или омиусиос. Только бы не омоусиос!
Афанасий Великий сообщает нам, что антиникейцы против термина “омоусиос” выдвигали указание самого Аристотеля в его “Метафизике”:
Ταυτα μεν γαρ, ων μια ουσια - т.е. “тождественны те предметы, y которых одна сущность;
подобны те, y которых одинаковое качество Ισα δε ων το ποσον εν, т.е. a равны - y которых одинаковое количество.”
Но, говорили, тут нет совсем места ни понятию, ни слову “омоусиос.”
A сами выставляли взамен его “омиусиос.”
Афанасий и бил их тем же Аристотелем, который термин “омиос” позволял прилагать только к предметам равноколичественным.
Когда Афанасию предлагали формулу “омиос ката панта,” т.е. подобный во всем, он считал это также недопустимым,
по Аристотелю, ибо это значило бы, что “подобен в чем угодно, но не по существу.”
Но, конечно, и “омоусиос” не верх совершенства, a только лучше, предпочтительнее других терминов.
Святитель Афанасий признавал, что омоусиос может быть синонимом “омодоксос (единомысленный), омогенис (того же рода),”
т.е. что корень “омо” обычно означает участие нескольких носителей в родовом, собирательном единстве.
Но Афанасий имел в виду, что единство Божественного существа есть единство не родовое или видовое,
не единство целого рода или вида существ, a единство конкретное, в нумерическом значении слова,
т.е. омоусиос не значит равносущен в смысле одинаковосущен, a в узком смысле - односущен.
И все-таки эта “односущность” не есть савеллианское сокрытие Трех Лиц в бездне одной сущности,
ибо утверждение кого-то как омоусион по отношению к другому предполагает сопоставление этого одного не с самим собой,
a c кем-то другим.
Ариане подметили эту неадекватную задаче ограниченность термина “омоусиос” и говорили православным:
ваши Отец и Сын суть “братья.”
И надо признаться, что хотя омоусиос и несравненно более совершенный термин,
чем омиусиос, но ни он, ни другой какой-либо философский термин не в силах вогнать в рамки разума всю тайну Божественного бытия.
И например, в оросе IV Вселенского Халкидонского собора термин “омоусиос” употреблен в ином, б
олее упрощенном смысле качества, делимого несколькими его носителями.
A именно в оросе сказано: “Единосущного Отцу по Божеству и Его же, Единосущного нам по человечеству.”
И вообще церковное богословие не рабствует пред словами.
Одним и тем же словам могут придаваться условно разные смыслы. И все-таки суть в смысле, a не в словесных оболочках.
Общеизвестен факт, что так как Павел Самосатский влагал в термин “омоусиос” антитринитарный смысл,
то осудившие его отцы Антиохийского собора 269 г. отвергли целесообразность употребления этого термина.
A Никея высоко вознесла и прославила этот термин.
Глава: Пределы Никейского богословствования.
Никейское богословствование требовало не только времени для его постижения и усвоения широкими кругами общецерковного сознания,
но оно имело и свои пределы и само нуждалось в уточнении.
70 лет длилась не только оппозиция Никее, но и оформление, чеканка догматического достижения Никеи.
Как показал вскоре Сердикский собор 342-343 гг., сонная в этой сфере мысль Запада не могла помочь Востоку в его догматических исканиях,
a только затянула процесс на некоторый срок.
Позволим здесь же, ранее обстоятельного изложения этих восточных богословских “исканий,” некоторое общее указание,
как постепенно прояснялось и оформлялось никейское догматическое сознание.
Очень характерно, что первые ведущие ряды никейских и посленикейских отцов еще не разбирались в точном значении терминов “усиа” и “ипостасис.”
Прежде всего сам Великий Афанасий до конца своих дней так и не заинтересовался их точным различением.
Уже к концу своей жизни, как это выявилось на примирительном Александрийском соборе 362 г., св. Афанасий признал,
по выслушании прений двух сторон, что догматическая мысль их одна и та же, хотя одни (александрийцы) привыкли утверждать “одну ипостась,”
a другие (антиохийцы) “три ипостаси.”
Признали также, что Никейский собор не разработал этого вопроса, т.е. не связал богословских исканий.
Наступал момент победы младшего никейского поколения.
Β его сознании восторжествовала не римо-александрийская, a антиохийская формулировка: “одна сущность (усиа) в трех ипостасях.”
Это и закреплено в тексте общепринятого затем символа, прослывшего Никео-Цареградским.
Β этот символ вошло Никейское вероопределение с исправлениями. Тут опущено “из сущности (эк ти усиас) Отца.”
Опущено потому, что сущность (усиа) Отца не есть свойство и принадлежность Одного Отца.
Она равно принадлежит также Сыну и Духу. Она y Отца Одна и та же, что и y Сына и Духа.
Никейское выражение “рожденного из сущности Отца” логически открывало бы дорогу и к такому выводу,
что Сын рожден как из сущности Отца, так и из Своей собственной сущности, a значит, и из сущности Духа Святого.
Так мысль попадала бы в абсурд савеллианства, как слияние Лиц Св. Троицы.
Гранью, предохраняющей от этого слияния, является четкое различие и разделение Лиц по ипостасям.
Ипостаси максимально разделены для нашего человеческого различения и узрения.
Одна, “безначальная,”- Отец, другая - “рожденная” от Отца, третья - “исшедшая” от Отца.
Так сохраняется библейское и евангельское, если так можно выразиться, старейшинство Отца (“Отец Мой болий Мене есть”),
a вместе с тем и существенное богоравенство, т.е. божественное равенство Отца, Сына и Духа по единству их общей сущности.
Латинские отцы понимали рождение Сына как actus substantiae ex substantiae, a потому и сделали впоследствии вывод,
что исхождение Духа Святого надо мыслить ex utroque, т.е. от Обоих - и от Отца, и от Сына.
Но ведь это срыв в савеллианскую бездну, в стирание разделяющих отличительных граней между Лицами.
На субстанциальном уровне и в субстанциальном измерении Сын должен мыслиться рождающимся не только от Отца, но и от Духа (Spiritique).
Следует надежно отгораживаться от этой бездны савеллианства перенесением основания троичных различий
из бездонной бездны substantiae на твердую почву ипостаси.
До термина, равного “усии” - “essentia,” латиняне додумались только позднее, во времена схоластики.
B нашей опоре на термин “ипостась” секрет превосходства восточной триадологии над западной.
При опоре на этот же термин “ипостаси” удалась и конечная победа никейскому знамени - “омоусиос.”
Оно сделалось убийственным подрывом всем ухищренным доктриальным попыткам и ариан, и полуариан,
и просто запуганных восточных консерваторов -
как-нибудь избежать решительного утверждения полного богоравенства всех трех Лиц Св. Троицы.
Боязливые восточные консерваторы думали, что надо главным образом освободиться от корня “усиа” - сущность,
что в нем савеллианская отрава, что достаточно выражений “омиос ката панта” (“подобный по всему”), подобный,
следовательно, и по сущности (омиос кат усиан), или омиусиос. Только бы не омоусиос!
Афанасий Великий сообщает нам, что антиникейцы против термина “омоусиос” выдвигали указание самого Аристотеля в его “Метафизике”:
Ταυτα μεν γαρ, ων μια ουσια - т.е. “тождественны те предметы, y которых одна сущность;
подобны те, y которых одинаковое качество Ισα δε ων το ποσον εν, т.е. a равны - y которых одинаковое количество.”
Но, говорили, тут нет совсем места ни понятию, ни слову “омоусиос.”
A сами выставляли взамен его “омиусиос.”
Афанасий и бил их тем же Аристотелем, который термин “омиос” позволял прилагать только к предметам равноколичественным.
Когда Афанасию предлагали формулу “омиос ката панта,” т.е. подобный во всем, он считал это также недопустимым,
по Аристотелю, ибо это значило бы, что “подобен в чем угодно, но не по существу.”
Но, конечно, и “омоусиос” не верх совершенства, a только лучше, предпочтительнее других терминов.
Святитель Афанасий признавал, что омоусиос может быть синонимом “омодоксос (единомысленный), омогенис (того же рода),”
т.е. что корень “омо” обычно означает участие нескольких носителей в родовом, собирательном единстве.
Но Афанасий имел в виду, что единство Божественного существа есть единство не родовое или видовое,
не единство целого рода или вида существ, a единство конкретное, в нумерическом значении слова,
т.е. омоусиос не значит равносущен в смысле одинаковосущен, a в узком смысле - односущен.
И все-таки эта “односущность” не есть савеллианское сокрытие Трех Лиц в бездне одной сущности,
ибо утверждение кого-то как омоусион по отношению к другому предполагает сопоставление этого одного не с самим собой,
a c кем-то другим.
Ариане подметили эту неадекватную задаче ограниченность термина “омоусиос” и говорили православным:
ваши Отец и Сын суть “братья.”
И надо признаться, что хотя омоусиос и несравненно более совершенный термин,
чем омиусиос, но ни он, ни другой какой-либо философский термин не в силах вогнать в рамки разума всю тайну Божественного бытия.
И например, в оросе IV Вселенского Халкидонского собора термин “омоусиос” употреблен в ином, б
олее упрощенном смысле качества, делимого несколькими его носителями.
A именно в оросе сказано: “Единосущного Отцу по Божеству и Его же, Единосущного нам по человечеству.”
И вообще церковное богословие не рабствует пред словами.
Одним и тем же словам могут придаваться условно разные смыслы. И все-таки суть в смысле, a не в словесных оболочках.
Общеизвестен факт, что так как Павел Самосатский влагал в термин “омоусиос” антитринитарный смысл,
то осудившие его отцы Антиохийского собора 269 г. отвергли целесообразность употребления этого термина.
A Никея высоко вознесла и прославила этот термин.
Последнее редактирование модератором:
